Она тосковала по тебе, слышишь? Здесь и сейчас она с тобой, она любит тебя, все, что ты так долго хотела - все здесь в эту самую секунду.
Кэтлин хочется плакать от тепла рук матери, от нежности, от щемящей сердца любви, ведь она любит Афину, как любая другая дочь любит свою маму, какой бы она ни была. Тепло обжигает заледеневшее сердце - словно после мороза резко становится жарко и замерзшим рукам сначала больно, и лишь потом они начинают согреваться. Клиффорд замирает в руках матери, проглатывая ядовитые комментарии вместе с комком слез - сейчас бы разрыдаться, обнять Афину и спросить, как жить дальше. Как жить после войны, как жить с увиденным, как с этим справиться, как закрывать глаза и не видеть крови, боли, смерти. Но девушка слишком гордая, слишком обиженная, ей слишком больно. Кэтлин привыкла получать все по первому же своему желанию - она была из богатой семьи, была способной, умной, ловкой, она знала, что может положить мир к своим ногам, стоит только этого захотеть.
Она невольно думает о том, что было бы, пойди она с Лукой. Воюй она по другую сторону баррикад. Афина бы простила ее? Приняла бы? Так бы нежно обнимала, говорила бы, что скучает? Что стало бы, покажи Кэтлин всю боль, что живет под ее сердцем - комком, узлом, ядом? Клиффорд сама себя накручивает, накапливая внутри обиду, злость, раз за разом возвращаясь к воспоминаниям, где должна была быть Афина, но ее не было.
Вот первый день Кэтлин в школе - все дети пришли с родителями, счастливые, в накрахмаленных бантах и начищенных туфлях, все как они из богатых семей, избалованные, светящиеся. Кэтлин тоже красивая - стоит в своем сшитом на заказ платьице и смотрит на то, как мамы детей собираются в группу, сплетничают, осматривают наряды друг друга, хвастаются детьми, мужьями. И только Клиффорд не находит там силуэта своей матери, ведь ее у нее нет и никогда не было. Она здесь только с отцом. И это платье ей помогала выбирать не мама, не мама же будила ее сегодня, не маминых рук дело замысловатый узор из косичек, что выложен у нее на голове.
И дальше ничто не изменилось - танцы, поездки за город, в то время, как другие дети звали или наоборот не звали своих мам их сопровождать, в то время, как их забирали из школы, водили в театр, Кэтлин проводила время с отцом, потому что у нее не было мамы. Она не ушла, не умерла, ее просто никогда не было в ее жизни. Девочка даже не знала, как она выглядит, оттого иногда она смотрела и представляла, что вот ее мама - конечно же, красивая, стройная, тонкая, будто любой порыв ветра может поколебать ее равновесие, подходит к другим мамам. Вот она небрежно поправляет свои роскошные волосы цвета дорого кофе, а потом совершенно по-детски сдувает со лба прядь. Ее мама безупречно ходит на каблуках, носит платья из лучших журналов мод и сама приезжает за ней на машине. Кэтлин порой выглядывала в окно во время урока и, завидев незнакомую машину, представляла, что вот сейчас - всего секунду промедления - и водительская дверь откроется и оттуда выйдет ее мама, захватит солнцезащитные очки и стаканчик кофе. Она будет одета в джинсы и блузку, а на заднем сидении будет лежать спортивная сумка, ведь ее мама обязана быть спортивной, скажем, заниматься аэробикой и конным спортом. Или играть в водное поло. Или быть отличной горнолыжницей.
В те годы детские фантазии помогали, но сейчас - сейчас все реально. Кэтлин повзрослела, и ее воображение больше не способно внушить уверенность, что ее мама просто опаздывает, просто села не в тот самолет, ее рейс задержали, но они приедет, примчится, ведь она есть, она ее любит. Клиффорд молча смотрит, как Афина отходит к морю и поднимает глаза на полную луну, девушка слушает, против воли жадно впитывая голос матери, ее движения, ее манеру говорить, двигаться, ища сходства, ища эту величественную женщину в себе.
– Я пришла увидеться с тобой, разве это не очевидно? Я понимаю, что ты сейчас злишься. Я знаю, что ты считаешь меня злодейкой, не способная откликнуться на зов своих родных детей, но и ты войди в моё положение, Кэтлин. Я стараюсь как могу. Разве тебе не говорили, что Зевсом был издан указ, который запрещал встречи полукровкам с их божественными родителями? Я думаю, что Аннабет рассказала тебе об этом. Я хотела бы проводить со своими детьми побольше времени, но не могу. Понимаешь?
Афина говорит с легким уговором, но все равно мягко улыбается. Но Кэтлин не видит этого, не принимает, она слишком долго убеждала себя в своей жизненной философии, в ее правильности, в ее непоколебимости, чтобы вот так просто отступиться.
– Ты пришла увидеться со мной или проверить, не повторю ли я похождения Луки? Я ведь почти пошла за ним, хотя ты, наверное, и не знаешь этого. Что ты вообще обо мне знаешь? - Кэтлин поднимает руки и продолжает говорить, одновременно переводя свои слова на язык жестов. - Смотри. Я оглохла, ты представляешь, как мне было страшно? Я думала, что никогда больше не смогу слышать что-то кроме шума, который до боли резал мне слух. Но я научилась говорить руками, ведь тебя не было рядом, когда ты была нужна, чтобы объяснить, чтобы помочь. Тебя вообще не было в моей жизни, будто белое пятно - ни фотографий, ни имени, ни подарков на Рождество. Так покажи же мне, как ты стараешься. Вы бросили нас умирать за Олимп и что в итоге? За что мы умирали? За снисходительные речи о том, как суров Зевс и что там лучше для нас же?
Кэтлин поджимает губы, покачав головой. Звуки вокруг бьются в такт ударам ее сердца, становясь все громче, все злее. Сколько она копила это в себе? Много лет и вот теперь так сложно выбрать из тысячи слов те, что она хочет сказать, прокричать, выплакать матери.
– Ах, да, - Клиффорд кивает, опуская руки, которые до сих пор подрагивают от эмоций, что она вкладывала в каждый жест. - Конечно, твоя любимая Аннабет. Кто же еще заслуживает божественного внимания, только звездные дети-герои. А мы так - пушечное мясо. Их вы ждете на Олимпе, их вы жалуете, их имена произносите, а мы – что же с нами? Помните ли вы наши имена? Дни рождения? Если вы такие чертовски занятые боги, то к чему весь этот фарс с романами со смертными? Знаешь, ты ведь не только мне делаешь больно, отец тоже по тебе скучает. Если меня ты не знала ни секунды, то он - он-то чем это заслужил?
Кэтлин очень любит Джонатана. Возможно, от того, что вместо двух человек, которых она могла бы любить, у нее есть только один. И девушка знает, как он старается быть для ее полноценной семьей, как ему больно от того, что иногда он просто не в силах помочь ей, решить ее проблемы, забрать боль из разбитых коленок, из истерзанной души, из разбитого сердца.
Отредактировано Cathleen Clifford (07-02-2013 21:04:47)